Лежу на парковой скамейке —
мне давят доски и пальто —
смотрю как гуси, по линейке,
летят на запад. Дед Пихто
метёт асфальт кустом берёзы
и матерится на бродяг.
А я с утра почти тверёзый,
в профком отдавший красный флаг
смотрю на Брежнева обличье.
Пересчитав все ордена
и небольшой запас налички,
я говорю: «Привет, страна!»,
в которой все равны как кони
на перепаханном лугу
и только маленькие пони
ещё на правом берегу.
Их никотин не убивает,
их даже водка не берёт.
Они идут — собака лает,
но не на них, на самолёт.
А в самолёте, распрощавшись,
пожавши руки на года,
все те, кто ищет где-то счастье
от победившего труда.
Выпускники любых ОВИРов
и аспиранты КГБ —
им быть бы живу, не до жиру,
а право обрести в борьбе.
Спина болит. Видать, на осень.
На листопад и на дожди.
Но, как сказал товарищ Чосер,
а может быть Салман Рушди —
«Чудно ведёт себя любовник» —
то на деревья, то в кусты,
но, вот закончится терновник,
и улетишь, наверно, ты.
Один Пихто проводит взглядом
и, прикуривши на ветру,
махорку сплюнув, скажет: «Гады» —
и вновь возьмётся за метлу.