В перевёрнутом снимке туфли и цветные носки
С птицами, наконец-то летящими вверх.
Брюки в синюю клетку, коротковаты и не узки,
На ногах, тонкости которых позавидует стерх.
Куртка из плащёвки, бобочка на три пуговицы.
Слово «поло» ещё не в моде, поло – это игра с мячом.
Шевелюра, горбатый нос. И уже тогда я сутулился.
Еврей из Житомира. Такое себе. Почти ни о чём.
Брился уже. «Невой» из голубого конвертика.
На ней ржавые пятна. От крови или от холодной воды.
Царапины на лице, как у нигерийского сверстника.
Инициация зрелости. А на танцах ждали, чтобы выдать пи#ды.
Школа на школу. Наша третья и их гвардейская двадцать шестая.
Делить было нечего. Просто так, по давней сельской традиции.
Дети советских военных и центральная городская
Дрались, под чутким надзором толстой и ленивой милиции.
И наши девочки, такие красивые и тонконогие
В коричневой и немаркой школьной форме.
Я составлял для себя из них теоретическую антологию.
Мы тогда начинали всё позже. Хотя, я точно не помню.
Фотография перевёрнута. Негатив бывшего чёрно-белого мира.
Откуда тогда синяя клетка и цветные, во взлетающих птицах, носки?
Я вспомнил: её кажется звали Лена. А может быть Ира?
Не помню. Но умирал по ней от вселенской тоски
И прятал дома листы из японских порножурналов,
Удивляясь, почему говорят, что все японцы желты.
Вспомнил! Её звали Таня. Или, может быть, всё-таки, Алла?
О её глухую школьную форму разбивались мои мечты.
Сорок лет уже после школы. Чуть больше от разговения.
Где ты, девочка, насколько твои лодыжки остались тонки?
Ради Б-га, милая, прости меня за мои откровения.
Мои мысли были порочны, а воспоминания стали легки.