Ей 88 лет. Мы сидим в гостиной её дома. Она курит красный «Марльборо» и предлагает мне, но я не курю. Тогда наливает мне рюмку коньяка. В её рюмке тоже коньяк.
— А ваша жена курит, господин Городецки? – спрашивает она и тщательно выговаривает мою, достаточно сложную для немецкого произношения, фамилию.
— Да, госпожа Л.
— Так пусть заходит ко мне, мы с ней покурим, поболтаем и выпьем.
Мы соседи.
Три года назад я купил дом напротив её дома. Ребёнку пора было в школу, и мы переехали из леса в квартал в самом центре города. Квартал построили в начале двадцатого века успешные торговцы, среди которых было много евреев. Торговали в те времена металлом и углём – продуктами, которыми этот город славился и из-за которых, собственно, был практически стёрт с лица земли английскими бомбардировками во время войны. Но в нашем квартале большинство домов того времени всё же сохранилось, даже несмотря на близость грузовой железнодорожной станции, с которой депортировали в лагеря смерти последних евреев города. Сейчас станция закрыта и на её месте собираются строить жилой массив. Тут же рядом есть мемориальное кладбище, где похоронена городская элита конца 19-го начала 20-го века, давшая городу его тогдашнее богатство. Как ни странно, на этом кладбище католического францисканского монастыря есть и еврейская часть.
Отвлёкся.
Ей 88 лет. Она маленького роста, не больше 155 сантиметров. Поэтому всегда носит туфли на каблуке – невысоком, 5-6 сантиметров. Или это высокий для её возраста? Госпожа Л. всегда очень элегантно одета. Юбка до колена, трикотажная кофточка или блузка, блейзер. Почему-то мне хочется употребить именно слово «блейзер», хотя я не до конца понимаю его отличие от женского пиджака. Зато я знаю разницу между чулками и колготками и могу предполагать, что она носит чулки. На шее нитка некрупного жемчуга. И я никогда не видел её в куртке – только пальто и плащи. Госпожа Л. всегда при макияже, маникюре и с причёской. Моя родственница работает в парикмахерской, куда Л. регулярно ходит минимум раз в неделю.
Ещё госпожа Л. ездит за рулём. Она паркует свой мерседес-купе напротив моего дома и по новым царапинам я могу определить, насколько успешной была её поездка. Л. часто рассказывает о поездках к сыну в Мюнстер. Это километрах в шестидесяти от нас. Сын – врач, профессор в университете. Он уже давно пытается отговорить Л. от поездок и убеждает продать машину, но она против. Говорит, что ездит аккуратно и медленно, не быстрее 180 километров в час, к тому же машина – это символ её независимости.
Мы в гостиной её дома, и я терпеливо выслушиваю её истории с ненужными мне подробностями. У меня есть умысел – я уговариваю её продать дом. Не мне, а моему товарищу.
Она расспрашивает о нём, и я рассказываю. Товарищ – бизнесмен, живёт в Украине и часто приезжает в Германию. Из дома, в котором около 550 квадратных метров, можно сделать хороший чeтыpёxквapтиpный дом. Одна квартира будет для него и ещё три на сдачу, чтобы обслуживать кредит. Он даже готов оставить Л. в доме, как съёмщицу квартиры до того момента, пока она не решит съехать сама.
Ей разговор не нравится. Я понимаю, это же её дом. Семья купила его сразу после войны. Здесь жили и умерли её родители. Здесь она жила с мужем, о котором, почему-то, ничего не рассказывает. Сюда она привезла из роддома сына и теперь он вырос и тоже хочет, чтобы она продала свой дом. Она понимает, что если продаст его, ей придётся переезжать в элитный дом престарелых в Мюнстере.
— Откуда говорите ваш приятель?
— Из Украины, госпожа Л.
— О, я помню украинцев. Когда мы с родителями во время войны жили в Бреслау, у нас в усадьбе их было человек пятнадцать. Они работали в доме и на ферме. У нас, знаете, были свои животные. Помню, что очень вкусно готовили и вышивали. Когда мы оттуда эвакуировались, мы даже забрали трёх девушек из Бреслау с собой в Бохум – они там боялись оставаться. Мы вовремя уехали оттуда, а то бы нас всех изнасиловали. Мы даже всё имущество с собой забрали. Шесть грузовиков. Выпейте ещё рюмочку коньяка. Он очень хорош. Отцовские запасы.
— Простите, госпожа Л., а кто был ваш отец, что у него были такие привилегии?
— О! Мой папа был имперский уполномоченный по углю. У него даже был свой служебный самолёт. Он летал по всей Европе и обеспечивал райх углём. Это был очень важный продукт. Ну, после войны у него, конечно, были небольшие неприятности. Он даже посидел в тюрьме у американцев пару лет – это называлось денацификация. Но скоро он вернулся и быстро нашёл работу. Он же всех знал в угольной отрасли. Папа был прекрасным специалистом и организатором. Мы купили этот дом и переехали в Дортмунд.
— А вы знаете, чей это был дом до вас?
— Папа купил его у господина Х-на. Господин Х-н был председателем адвокатской палаты, а до этого, с середины 30-х годов до 1945, судьей. Папа познакомился с ним в тюрьме.
— А до войны?
— Не знаю, какого-то доктора. Еврея. Вроде бы.
Я делаю вид, что читаю смс и говорю: «Жена не может к нам присоединиться, к сожалению. Дела».
Она расстраивается. Видно, что ей очень одиноко.
Ей 88. Я сижу в гостиной её дома. Мы пьём дешёвый греческий коньяк. Смотрю на её морщинистые руки в старческих пятнах и на перекрученный чулок на левой ноге. Замечаю пятна на юбке и блейзере. Никакой это не блейзер, а обычный женский пиджак, похожий на униформу. Я уговариваю её продать дом моему товарищу, бизнесмену из Украины с еврейской фамилией.
В тот раз мне не удалось уговорить Л. Она говорила, что, если забрать у неё родной дом, она быстро умрёт.
Через неделю она потеряла сознание в парикмахерской, а ещё через неделю добила машину по дороге к сыну в Мюнстер и тот настоял на её переселении в дом престарелых.
Ещё через месяц мой товарищ купил дом и долго его ремонтировал.
Круг жизни замкнулся.
В доме теперь четыре квартиры и в них живут еврейские семьи. От прежних хозяев остался только окрашенный чёрной краской вензель из двух букв на входной калитке и кованное изображение горных инструментов.
Примерно через год я получил приглашение на похороны госпожи Л. Она была права – вне дома её смерть была быстрой. Я приехал проститься с ней и привёз цветы от нового хозяина дома напротив.
*рассказ не является полностью документальным