Мы можем превратить эту историю в фарс и говорить о любви на фарси. Я не помню, доехал ли Пушкин в Карс, или застрял в грязи на Роси, беспомощно хлопал себя по бокам, измазанными глиной дорог из Петербурга до Карачая, невесть куда, где застанет Б-г. В Полтаве встретился дух Мазепы, пивший с ним у еврея в шинке. Просил привезти из Москвы газеты, прятал нож в рукаве. Поминал какого-то мутного шведа, кричал и бился: «Зачем?» и спал головой на столе до обеда, ел карасей и пел длинные песни о ковыльных травах в дикой и вольной степи, о Матрене, о вкусе полынной отравы, о последней любви. Лучше в Одессу, в пыль Хаджибея, в ракушки жемчужной рай. У моря прохладнее, не теплее. Вобюлиманс за край. Езжай, не езжай, результаты те же, выстрел и рёв толпы. Кого там везут? Самого Грибоеда. Руки его чисты. Счастье его в пронзительном чёрном мглой накрывает Тифлис. Надо бы выпить за поминовение духа. До положения риз. Чёрное платье, Чёрная речка, чёрная кровь на снегу. «Господи, дал бы ему осечку. Извини, сынок, не могу».
*Вобюлиманс – анаграмма из письма Елизаветы Воронцовой Пушкину