Виктория – дочка Иды сестры моей мамы, прислала воспоминания своего папы Лёни и его сестры Фаины.
Фаина
Помню первый день войны. Бомбили сильно. Мы жили на втором этаже, а наш родственник на первом и он нас схватил в охапку, забрал к себе и засунул нас под кровать, а сам держал двери, чтобы их не выбило взрывной волной. На следующий день приехали к нам из Коростеня бабушка и Соня (мамина сестра).
Мы приехали на какую-то станцию, уже где-то ближе к России. Нас вывели из вагона и сказали ждать. Придёт начальство и вас всех расквартируют. И вдруг началась бомбёжка. Работники станции начали нас всех хватать и прятать. Когда всё стихло, нас начали расселять. Мы прожили в этом городке не долго и, когда немец начал наступать, мы эвакуировались дальше.
Мы приехали в Узбекистан, в город Коканд. Помню точно на вокзале играл оркестр. Нас взяла к себе одна семья. У них был глинобитный дом, нам дали комнату одну на всех и мы спали все на глиняном полу.
Когда война началась, моя бабушка и Соня жили в Коростене. Они уже 23 июня приехали к нам в Киев. Соня была на девятом месяце беременности. Там же в Коростене жил дядя Аба (брат мамы) со своей семьёй. Они эвакуировались через Киев. Дядя Аба оставил своих на вокзале, а сам поехал узнать где находятся его мама и сёстры, но никого из нас не застал. Мы к тому времени уже уехали из Киева. А в нашем дворе жила одна старуха, звали её очень смешно «Виноградиха», так вот она, увидев дядю Абу, быстренько донесла в милицию, что жид уклоняется от призыва на фронт и его тут же арестовали, а через пару дней отправили на фронт, где он вскорости погиб. С его женой и дочкой мы уже встретились в Коканде и они нам рассказали эту историю. Они считали нас виновными в его гибели и свели общение к минимуму. Уже после войны, после смерти бабушки в 51-м отношения наладились вновь.
Мамина старшая сестра Хиня жила до войны в Народичах. У неё было трое сыновей. С мужем она разошлась ещё до войны. Она эвакуировалась с детьми в Казахстан. Голод там был страшный. Дети пухли от голода. Там же она случайно встретила родственницу (по-моему, его двоюродную сестру) бывшего мужа. Она болела и вскорости умерла, оставив троих детей. Хиня забрала этих детей, и уже с шестью сыновьями перебралась к нам в Коканд. Вот так мы, 13 человек, и жили все в одной комнате аж до августа 1945 года.
После войны были женские и мужские школы. Я пошла в школу и вначале училась с дочерьми Хрущёва, дочкой директора завода «Укркабель» и многими другими, как сейчас говорят «элитными детьми». Помню как все надо мной смеялись, потому что я была бедно одета. И тогда Шура купил мне красивые туфельки и платье. Но…. В школе быстро сообразили, что бедных и богатых нужно разделять, и меня и нескольких девочек перевели в другой класс.
Шура в Коканде женился. И, когда мы все вернулись после эвакуации, Шура и Маня жили с нами в 9-ти метровой комнате. Там же родилась в марте 46-го Фрида. Помню на столе в комнате стояло деревянное корыто и Фрида в нём спала. Потом Шура купил две комнаты в полуразвалившемся доме на Физкультурной и они туда переехали, забрав к себе из Коростеня бабушку Соню с вернувшимся с фронта мужем. Там же родился в 47-м году у Сони и Анатолия сын Марик. А в 51-м завод «Артёма» расширялся и наш дом пошёл под снос. Нам дали на троих «огромную» 16 метров комнату в коммуналке на Гоголевской.
Лёня
Во двор заехала телега и в неё была запряжена огромная лошадь. Мама посадила нас и с одним чемоданом мы поехали на этой телеге на вокзал. С нами вместе ехала бабушка и Соня. А в небе над нами постоянно пролетали фашистские самолёты и были слышны сильные взрывы. Мы приехали на вокзал, там стояли уже вагоны «теплушки». Нас поместили в один из вагонов. Людей было очень много. По середине вагона стоял большой чан и нам сказали, что мы можем в нём в дороге готовить еду. Папа пришёл на вокзал нас проводить, обнял нас, поцеловал, о чём-то тихо говорил с мамой. Мама очень плакала. Поезд тронулся, папа остался на перроне. Больше мы его никогда не видели.
Было уже очень холодно. Эвакуировались мы в вагонах с заводскими станками. На пол между станками нам побросали солому и какие-то тряпки. Помню было ещё что-то похожее на подушки. Ночами было очень холодно и «подушки» вместе с волосами примерзали к стенкам вагона. На остановках взрослые и дети постарше бегали за кипятком. Вагоны постоянно ранжировали и нужно было не только кипяток набрать, но и суметь потом найти свой вагон. На одной из станций мама потеряла наш вагон. Её долго не было и мы с Фаиной пошли её искать. Когда нашли маму и наш вагон, поезд уже тронулся и какой-то офицер нас просто забросил по очереди в вагон.
Когда поезд попал под первую бомбёжку, у Сони начались роды. Она родила мальчика. Кормить его было нечем и бабушка ходила по вагонам и выпрашивала кусочки сахара, потом она их разводила водой и поили малыша. Но ребёнок прожил совсем недолго и его похоронили на какой-то станции.
В Коканде мы сначала сильно голодали. Бабушка и Соня пошли работать на «Овчинную фабрику». Помню Сонины руки, всегда красные и опухшие. Мама везла с собой из Киева швейную машинку, на которой она потом в Коканде шила рукавицы для какой то Артели. Когда удавалось достать побольше сахара, мама делала леденцы и меняла их на лепёшки. Не помню как, но Шура (брат мамы) попал тоже с нами в эвакуацию.Он получил бронь и работал по снабжению на каком то заводе. Он один вытянул сестёр, племянников, маму в голодные годы. Всем племянникам заменил Отца. А после войны до последнего дня помогал сёстрам.
Хиня была очень грамотная. До войны она работала на почте. Всю войну она нас всех учила математике и русскому языку. Мы все ходили в школу, но в Узбекистане мало кто грамотно по-русски говорил, даже в школе.
У нашего отца была сводная сестра Роза. Она со своей семьёй тоже жила до войны в нашем дворе на Мельника 4. Когда война началась, её муж и сын Хиля ушли на фронт. А она «осталась их ждать». Её и двух дочерей расстреляли в сентябре 41-го в Бабьем Яру. Муж её погиб, а сын вернулся. У него никого, кроме нас не осталось. Хиля разыскал нас и вызвал в Киев. Таким образом мы смогли вернуться домой, в свою 9 метровую комнатку.
Когда мы вернулись, соседка рассказала, что видела нашего отца, когда его вместе со всеми оставшимися в Киеве евреями вели в Бабий Яр.