Руся

Из разговора с товарищем по телефону.

«Слушай, ты должен её помнить. Она училась в параллельной группе. Я с ней встречался на четвёртом и пятом курсе.

Конечно, ты не знал. Никто не знал. Она же уже на третьем замуж вышла. Он военное наше закончил и на Чукотку. На два года раньше. Она не поехала, институт заканчивала. Мы на практике сошлись. Быстро. В первый же день. Она напротив завода в квартире его родителей жила. Они в отпуске. Я на заводе брюки порвал. Она говорит, пошли зашью. Как, мол, домой пойдёшь? Мне же в общагу через весь город надо было ехать. Зашли. Я брюки снял, вполоборота ей отдаю, а она в сарафане летнем — вырез, руки голые и такой лёгкий запах молочный от неё. Лето же, и после работы. Ну и потянул её к себе. Мне же двадцать лет было. Оторваться от неё не мог. Я, по-моему, за первых три дня больше трахался, чем за свои первые три года, с семнадцати, когда Ленка из нашего села дала. Она, конечно, опытней меня была. Научила ничего не стесняться. Ты же помнишь какое время было. 83-й. До сексуальной революции ещё года три. До Михал Сергеича. А с ней всё было можно. И нравилось ей всё. Она даже иногда сознание на пару секунд теряла. Я по щекам бил и водой отливал. Боялся!

А красивая была! Это от неё я узнал про 90-60-90, что стандарт. Откуда мне знать было? Из Барановки я. А она меня мерять заставила. И «Тёмные аллеи» дала читать. И говорила: «Я Руся». И правда Руся, Руслана.

Помнишь Русю у Бунина? Там Маруся. Но вот тоже в ней эта восточность была. Только у Бунина она худая очень была, а моя Руся нет. Бёдра, грудь с тёмными, большими ареолами, тёмный пушок над губой, смуглое тело. И родинки. Прямо россыпи. Мы когда голые с ней лежали, я начинал считать — на спине, на груди, на бёдрах, на попе. После сотни сбивался, уже не до того было. Пару было побольше. Под левой грудью, ближе к боку, на левой ягодице, продолговатая, как изюмина, и ещё одна на икре правой ноги.

Я её по ней и узнал, неделю назад, в Одессе. С 85-го не видел, а узнал. Нет, не видел. Оно же как. Его родители вернулись. Встречаться стало тяжелее. Только днём. Если находили где. Ну и к матери её в Винницу ездили. Та знала. Молчала. Со мной не разговаривала, но из дома не гнала. Летом муж её приезжал в отпуск. На каникулах она к нему. К диплому она забеременела. Сказала: «Не бойся, не твой».

Встречались, конечно. Почти до самых родов. Я предлагал. Не, наотрез. Тем более, что сказала — ребёнок его. И уехала сразу после диплома. А я же и спросить ни у кого не мог. Подружки её не знали о нас. Мать её меня послала сразу. И всё.

Ну обо мне ты всё знаешь. Ирка моя в 2009 поехала к подружке в Штаты и не вернулась. Дочка в Израиле. Но я и один себя неплохо чувствую. Такие, как мы, в возрасте и состоявшиеся, теперь в моде.

А тут родинка под коленом.

Короче, окликнул я её. А она повернулась и говорит: «Вот сколько я могу вокруг тебя ходить кругами — узнает или нет? Второй день хожу!» И понеслась.

Мы же уже в возрасте. Дед и бабка. А как будто тридцати пяти лет не было. И запах этот её, молочный. И родинки. Только на попе изюмины нет больше. Надо было убрать, говорит.

Мужа нет. Умер. Рак. Ракетчик же. Сын и два внука в Новосибирске. А она после смерти мужа в Винницу вернулась. Не, теперь уже в Киев, ко мне. Прилетишь, встретимся.
Да ты её вспомнишь.
Точно».

Да как же не вспомнить. Помню, конечно. Молочный запах. Родинки. Под левой грудью, ближе к боку, на левой ягодице, продолговатая, как изюмина, и ещё одна на икре правой ноги. И вот это ещё: «Не бойся, не твой!»

Руся.

Как у Бунина.

Amata nobis quantum amabitur nulla!

Возлюбленная нами, как никакая другая возлюблена не будет!

Руся 2.0

Позвони мне утром, когда я ещё буду спать.
Тогда мне можно не брать трубку.
Я буду смотреть на неё, вздыхать,
осуждая себя за низость проступка.

Смотреть на дисплей, считать, сколько было звонков,
слать сообщения о том, что я недоступен
не только друзьям и паре общих врагов
и толочь воду в пустой медной ступе.

Я так и не смогу узнать, звонила ты или нет.
И, вообще, если это ты, то зачем и кому звонила?
У меня пропущенных было в без пятнадцати восемь шесть,
а в шесть сорок четыре это всё-таки ты меня разбудила.

Руся 3.0

Неужели? Ты всё-таки дозвонилась!
Я нажимаю кнопку «Ответить».
Зачем тебе это, скажи на милость,
ты взрослая женщина, у тебя же дети

ростом с меня. Слава Б-гу блондины,
так похожие на своего отца.
Я помню, ты же обещала ему сына.
Вот, всё выполнила и принесла.

Что ты хочешь вспомнить? Чего тебе не хватает?
Я всё забыл. Сжёг и развеял на зябком ветру.
Я никогда не называл тебя «Зая»
и уже точно не назову.

Разве что по имени отчеству.
В соответствии с возрастом и лицом.
Нет, по-другому уже не хочется.
И не называй меня подлецом.

Ты тогда выбирала между лучшим и неизвестным.
Журавль в небе и синица в руке.
Попробуй быть откровенной и честной.
И ступай себе, налегке.

Выпей воды, убери сухость в горле.
По телефону точно не видно слёз.
Они на губах высыхают солью,
что были тёплыми, даже в мороз.

Да кто сейчас знает, кого ты любила
и с кем из нас ложилась в постель.
Слава Б-гу, не зарезала, не убила,
а могла ведь. Я помню, дождил апрель

и ты с ножом, то ли вены, то ли мне глотку,
хотя столовым всегда тяжело.
Не надо было пить тёплую водку
и запивать молдавским вином.

Давай считать, что не дозвонилась.
Номер не тот, я не тот, такие дела.
Зачем это мне, скажи на милость?
Тем более, что дети похожи на их отца.