Что может стать с тобой ночью?
Вдруг тебя обесточат?
Вдруг твои лёгкие схлопнутся крыльями
и пузырями блестящими, мыльными
вылетят в снежное апрельское небо?
А в голове почему-то имена Бориса и Глеба.
Я знал из них одного, он ходил с пистолетом.
Это казалось бредом.
Это же надо стрелять, если придётся.
Вытаскивать из-за ремня
и вперёд, на линию огня.
У ТТ длинный ствол и часто осечки.
Вот бы его на Чёрную речку,
а не надёжные Лепажи.
Глядишь, и вернулся бы Пушкин в своём экипаже
живым.
А так дым,
крики и слёзы.
В такие морозы.
И дверь настежь и сквозняки.
А Глебу стрелять не с руки.
Не Дантес, да и не Мартынов.
Таких выбивает клин.
Главное, чтобы в рану не попал ватин.
Это беда снежных апрельских зим —
заражение человеческой крови.
Он умер не по здоровью,
а от подкладки пальто.
Кто ставил пальто? Дед Пихто,
лучший портной страны.
А для Бориса и Глеба люди равны.
Им веса добавляет ТТ и пара патронов на белом листе.
Выстрел, отдача, конец суете.
И тебя обесточат.
Среди разных и прочих.
Среди главных или простых.
Среди трезвых или бухих.
Среди умных и дураков.
Снежное апрельское небо и был таков.
Каков?
А тут лёгкие в мыльный пузырь.
Борис и брат его Глеб, божий шнырь.