Помнишь, я рассказывал тебе о пинчере, Саре Бернар?
Её хозяйка любила французский нуар,
брют, шоколад, но молочный.
И, говорила, что меня. Среди прочих.
Утром она просыпалась поздно.
Курила в постели. Смотрела вечернего Познера
и отвечала на сообщения
лидеров общественного мнения.
Потом вставала и делала себе кофе.
Где? В одной стране-лимитрофе.
На границе добра и зла.
В доме одного козла.
Но говорила, что любит меня. Очень.
Среди прочих.
И Сара Бернар.
Пинчер. Не сенбернар.
Грызла мои туфли и скулила под дверью.
Выпрашивала помидорку-черри
и принимала меня за отца,
православного и купца.
А та, что говорила, что любит меня, среди прочих, очень,
просила погладить Сару Бернар.
Кошмар.
Пинчер хватала меня за большой палец левой ноги.
Надо было не снимать шерстяные носки,
но папа говорил, что так не прилично.
Ты спрашиваешь — почему всегда пинчер
и всегда Сара Бернар?
Не знаю. Сара была суперстар
и пинчер чем-то похож на неё.
Снятся ночью. Говорят, каждый своё.
Сара о Гамлете, пинчер о помидорке.
А я им о Гарсии Лорке.