Поэзия

Мне кажется, что этот год прошёл,
как скорый ночью, щёлкая на стыках.
Налево степь, похожая на стол,
направо лес, с его звериным рыком…

А в голове какой-то вакуум,
как будто вовсе нет мозгов.
Их место зарастает страхами,
давно уже, от праотцов…

А можно? Нет, нельзя! А если так?
Стучали в дверь, а там бардак.
Нет, всё-таки бордель.
От красной краски покраснела дверь…

На перекрёстке Петёфи и Ракоци,
не посмотрев украдкой на часы,
она спросила: «Ну, ты хочешь трахаться?» —
непринуждённо перейдя на ты…

Он не любил в презервативе,
она не любила цветы в целлофане.
Они познакомились в сильный ливень.
Он был в пальто, а она в панаме…

И жизнь, и поле перейти
по снегу и по глине,
и чушь прекрасную нести,
от веку и поныне…

Такая в воскресенье тишь да гладь,
что хочется себя взорвать,
забрызгав стены, пол и потолок,
чтобы потом спросили: «Ты же смог…

Вам виски днём, со льдом или под вечер?
А всё равно, когда с утра помечен
и мучаешься муторной тоской,
не понимая — это ты такой…

Вопрос не в том, где спать. Не в том, где жить.
Собрать бельё и улететь на Крит
и слушать ветер. Его нудная тоска
скрипит, как постаревшая доска…

Чумацкий шлях прекрасен в своей млечности
и осыпается серебряным дождём
и, преступленьем против человечности,
мы по нему когда-нибудь уйдём…

Когда Тургенев не искал в песке
сокровища, в пасхальную неделю
зарытые французами в Москве,
на малой родине и плакал фастум гелем…

И вот однажды станет дважды,
а трижды не произойдёт
и кто-то, смелый и отважный,
все переврёт наоборот…

А по последней сводке метео,
соврёт же, впрочем, как всегда,
дождь разольётся в четверть третьего
и в воду упадёт вода…

По прошествии лет,
по мерцанию фар,
по прожитию бед,
по ветрам из Сахар…